В рубрике «Литература» мы публикуем отрывки из готовящихся к печати книг по изобразительному искусству, архитектуре, музыке, философии и др. В новом выпуске — отрывок из книги Чеслава Милоша «Земля Ульро», которая через месяц выйдет в Издательстве Ивана Лимбаха (глава 6, с. 21–26).
Книга, которую Чеслав Милош писал для себя, чтобы изложить свои самые сокровенные мысли, — стала интеллектуальной исповедью и вершиной эссеистики польского поэта и нобелевского лауреата. Центральный вопрос «Земли Ульро» — влияние научного мышления на религиозное воображение и, как следствие, кризис воображения современного человека и цивилизации. По мнению Милоша, коммунизм и нацизм стали порождением «вульгаризированной и превращённой в псевдоевангелие для масс науки». В поисках выхода из кризиса Чеслав Милош обращается к творчеству таких мыслителей, поэтов и мистиков, как Достоевский, Гомбрович, Мицкевич, Гёте, Сведенборг, Уильям Блейк, Симона Вейль и Оскар Милош.
Когда я читал «Землю Ульро», держа в памяти все труды Милоша, меня поразило тематическое совпадение мыслей польского поэта с ригористическим мышлением одного из крупнейших немецких философов Мартина Хайдеггера (1889–1976). Конечно, речь идёт не о формальном сходстве, а о подобии источников вдохновения. Любопытно, каким образом выдающиеся индивидуальности, живущие в разных культурах, а иногда и в разные времена, приходят к общему опыту.
То, что любая философия, достойная этого названия, начинается с удивления, — известный трюизм. Но у Хайдеггера было нечто большее: изумление, озарение, которое будет сопутствовать ему всегда и приведёт его не только к новым ответам на извечные вопросы, но и к постановке новых вопросов. Знаменитая lectio brevis (краткая лекция (лат.)), озаглавленная «Что такое метафизика?», которую он прочитал в 1929 году в актовом зале Фрайбургского университета, завершается фразой: Warum ist überhaupt Seiendes und nicht vielmehr Nichts? — «Почему вообще есть нечто, а не, наоборот, ничто?» Вот именно, почему? Нет никаких причин, чтобы что-то было! Не из того ли самого источника черпал Милош, когда писал: «В чём я нуждаюсь, так это в возможности передать всё изумление “бытия здесь” в одной недостижимой фразе…» То, что для других — простая очевидность или даже повседневная банальность, у поэта приобретает ранг важнейшего вопроса. Так называемый здравый рассудок — упрощённая систематизация действительности, на самом деле потрясающей. Милош пишет:
Мне не дано никакое другое место и никакое другое время, а от чувства бренности моего тела я защищаюсь, прикасаясь к столу. Это элементарно — ах, если бы не приходилось учиться жизни, постепенно открывая элементарные истины!
Хайдеггер долго размышлял над отрывками из сочинений досократиков, над наследием Гераклита, Парменида, Эмпедокла и Анаксагора. И в этих размышлениях проявилась гениальность немецкого мыслителя: именно они, досократики, вскользь упоминаемые на лекциях по истории философии, первые и единственные обратились к тому, что существует на самом деле, что существует как таковое, — к бытию. Чуть позже, но ещё во времена классической греческой философии, по Хайдеггеру, произошло «отвлечение внимания», как будто соскальзывание мысли с бытия на существующую вещь, на сущее (польская терминология здесь бессильна: das Seiende l’étant я перевожу существительным «сущее»). Философия, забыв о бытии, перестала быть онтологией и стала метафизикой (meta ta fysika), наукой о сущем. В огромной мере современный мир, мир точных наук, техницистский мир — результат западной метафизики и забвения бытия. Хайдеггер хочет проникнуться изначальным вдохновением досократиков и восстановить «науку о бытии», онтологию, остриё которой он направляет против западной метафизики. Правда, онтология эта оказывается весьма специфической. Ибо если мы предполагаем, что источник каждой вещи — бытие, что возможность явления сущего вытекает из манифестации бытия, то само бытие не может существовать как сущее: бытие не есть сущее! Хайдеггер скажет даже, что бытие есть Ничто — не в том смысле, что его нет, но в том смысле, что оно существует иначе, нежели сущее, будучи одновременно источником и смыслом всех вещей и человека.
Человек в этом смысле обладает особыми привилегиями. Он — ближайший свидетель проявляющегося бытия. Приведу знаменитую фразу из «Письма о гуманизме»: Das Stehen in der Lichtung des Seins nenne ich die Ek-sistenz des Menschen — «Стояние в свете бытия я называю эк-зистенцией человека». Почему человек может стоять в таком свете? Потому что он говорит. Язык, как образно выражается Хайдеггер, есть дом бытия. Именно в нём, как в убежище, и живёт человек. Охраняют дом мыслители и поэты, которые показывают, чтó воистину есть, называют вещи своими именами. «Поэтический характер мышления ещё не распелёнат, — пишет Хайдеггер. — Там, где он обнаруживается, он на долгое время уподобляется утопии некоего полупоэтического разумения. Однако мыслящая поэзия есть топология бытия». Гёльдерлин, с трудами которого Хайдеггер не расставался всю свою жизнь, написал: Was bleibet aber, stiften die Dichter — «Поэты создают основу для того, что длится».
Это одна сторона медали. Другая состоит в том, что проявляющееся бытие никогда не достигает полноты явления. Ни поэты, ни мыслители не в состоянии уловить «всё бытие». Недостижимое и недоступное бытие как таковое остаётся для человека г о р и з о н т о м. До горизонта нельзя дойти, ведь это граница, которая постоянно расширяется, но и отдаляется по мере продвижения человека. Приведу замечательные слова Милоша:
Я увидел это, когда шёл мимо; мне оно показалось открытой судьбой человека.
Но названия не было у него, и вспомнилась мне другая минута, для которой я долго искал слова, пока не нашёл через двадцать лет.
Теперь я заново всё начну и буду стремиться наяву и во сне, но на этот раз, сдаётся мне, уходящее время скажет мне «стоп».
Стихотворение «Я увидел это» из сборника «Где солнце восходит и куда садится»
И ещё одна цитата — из стихотворения «Призыв к порядку»:
Появляется,
Но не то, что надо.
Называется,
Но безымянно.
Совершается,
Ещё не начавшись.
Милош, как и Хайдеггер, преследует недоступное.
