Историк архитектуры Иван Саблин о синтезе национального и общечеловеческого в рубрике «Достопримечатленности»:
Адмиралтейство. Часть I
«Буржуазные космополиты в своих попытках опорочить наше великое национальное архитектурное искусство пытались ставить вопрос о влиянии иностранных мастеров на русских зодчих», — можно было прочитать в монографии 1950 года, посвящённой архитектору Томону (то ли французу, то ли швейцарцу), превосходно оформленной — в лучших традициях «Мира искусства», унаследованных советской книжной графикой, — но в части текста совершенно ужасной, насквозь пропитанной ксенофобией. Тяжёлое было время… только что окончилась одна война, а страны-победительницы готовились вступить в другую, чреватую уничтожением всего живого, и опустившийся железный занавес не столько оградил, сколько раздавил собой отечественную науку об искусстве…
По-иному обстояли дела в начале XIX века, когда, вопреки конфликту с Францией, русская культура оставалась открытой влиянию и этой страны, небезосновательно претендовавшей на мировое лидерство. И проигравшей. Но как когда-то Рим, покоривший Грецию, сам был покорён её художественными и интеллектуальными добродетелями, так и Россия охотно перенимала заграничные идеи, хотя бы и шли они из стана врага. Гораздо позже — и тоже не без внешнего воздействия — восторжествовала у нас точка зрения, доведённая до крайности Стасовым (критиком, не архитектором), отождествлявшим художественный талант с самобытностью: тот, кто подражает, творческой благодати лишён. Древние греки и средневековые мастера никого не копировали, сторонники же классицизма, напротив, глубоко и сущностно неоригинальны. Мало кому импонировавшие попытки Стасова-старшего и Тона строить в «русском» стиле объясняли неспособностью этих зодчих вовсе отказаться от классических приёмов и, как следствие, узким пониманием национального в смысле украшений — кокошников над строгим карнизом. Надлежало тщательнее изучить народные мотивы… однако результатом подобного изучения стало нечто худшее: стиль, пренебрежительно названный «петушиным» и не принёсший никакого обновления.
Так и продолжалось до 1917 года — за немногими счастливыми исключениями, вроде собора в Петергофе или храмов Щусева и Покровского: с каждой новой попыткой создать истинно национальный стиль обнаруживался только больший разрыв, отделивший Россию XIX, а затем и XX века от допетровской эпохи, наследие которой отчего-то полагали единственным средоточием оригинальных художественных идей, достойных возрождения и дальнейшего воспроизведения. Проект этот в целом провалился — вовсе не потому, что возвращение в прошлое в принципе невозможно! Нет, искусство то и дело демонстрирует способность обмануть ход времени, оттого иные неоготические храмы Европы (как и Северной Америки) поражают аутентичностью; даже знатока можно сбить с толку, показав ему какой-нибудь донкастерский собор (Джорджа Гилберта Скотта), не говоря притом, что это XIX век… Но никто не спутает Спас на Крови с подлинным XVII столетием, на которое его создатели вроде бы ориентировались.
Адмиралтейство © https://www.culture.ru/materials/129726/admiralteistvo
При чём здесь, однако, Адмиралтейство? Дело в том, что не только борцы с космополитизмом, давно уж позабытые, но и многие честные, думающие любители старины, неравнодушные к вопросам культурной идентичности, склонны видеть именно в этом здании желанный синтез национального и общечеловеческого: в роли последнего, понятно, выступает классицизм. Но ведь не он один ответственен за облик грандиозной постройки! Есть здесь ещё какое-то начало; почему бы не допустить, что происходит оно откуда-то из глубин национальной памяти? Так, рассуждения об Адмиралтействе как о подобии старинного монастыря с надвратной церковью (традиция возведения храмов над воротами и в самом деле встречается только у нас), спокойная гладь стен которого напоминает памятники псково-новгородской школы, не кажутся таким уж абсурдом. Необходимо объяснить столь многие необычные черты, невыводимые из классической теории.
В минувшем столетии схлестнулись всё те же два течения: классическое и антиклассическое; второе на новом этапе называлось модернизмом, но могло носить когда-то другие имена. Сторонники вневременной ценности ордерных систем и в послевоенную эпоху не видели в обращении к наследию Греции и Рима ничего дурного, тогда как их противники охотно рассуждают о национальных корнях конструктивизма, излишне доверчиво воспроизводя известный рисунок Ивана Леонидова, где сопоставлены купола Василия Блаженного и небоскрёб Наркомтяжпрома… А вот потуги Тона или Ропета возродить «русский» стиль представлялись совершенно неактуальными и тем и другим. Не важно, следовало подражать Захарову (или даже Томону, якобы успешно обрусевшему) буквально, возводя по всей стране разнообразные вариации на тему так называемого русского ампира, либо же стремиться к глубинному пониманию отечественной архитектуры (как это делали все великие мастера прошлого) — без кокошников и аркатурных поясков. И в том и в другом случае Адмиралтейство могло послужить примером чего-то в высшей степени оригинального… да кто же с этим-то станет спорить, подобного здания и вправду нигде в мире не найти! Вот только в главном исследователи русского ампира заблуждались: никакого Новгорода или Пскова не было там и в помине.
Прежде всего: откуда мог знать Андреян Захаров о памятниках старины в этих двух городах, как и в иных уголках русской провинции? Не только Интернета или же туров выходного дня, даже видовых альбомов в те времена ещё не было. Конечно, мы крайне мало знаем о круге интересов, вообще о теоретических воззрениях, зодчих той эпохи, но в случае с Захаровым, по счастью, сохранился один весьма любопытный документ — перечень книг библиотеки умершего одиноким зодчего, брат которого пытался книги эти продать Академии художеств (да не сошлись в цене). Видно, что зодчий наш был весьма начитан, что не скупился покупать дорогие издания по искусству: от Леду до Винкельмана; купил бы и что-нибудь по истории отечественной архитектуры, когда бы существовали такие сочинения в природе!
Сторонники самобытной версии ухватились за тот факт, что в 1801 году Захарова откомандировали подыскивать участки под строительство военно-учебных заведений: в течение нескольких месяцев зодчий путешествовал по стране, был наверняка (хотя о том и не известно доподлинно) в Москве, а значит, и в Новгороде… но в этом последнем едва ли приметил он скромные церковки, искажённые многократными переделками и ещё только ожидавшие реставраторов-профессионалов, что придут сюда после Великой Отечественной войны. В любом случае, было ему тогда за 40, и сформировался он как художник отнюдь не в этой поездке, но гораздо раньше, проведя несколько лет — не месяцев! — во Франции, в Париже, в самом средоточии новейших архитектурных экспериментов в канун событий 1789 года.
Потом, вернувшись домой, составил несколько готических проектов, выстроил, в частности, кирху в селе Малые Колпаны под Гатчиной, сохранившуюся по сей день. Готику с примесью чего-то русского (из XVII века, не ранее) применяли такие его современники, как Росси или Руска, прежде к ней обращались Баженов, Фельтен, Казаков. Но ничего более далёкого — и от Новгорода с Псковом, и от Адмиралтейства, — нежели царицынский ансамбль в Москве, придумать невозможно! Что до Новгорода и Пскова, то откроют эти замечательные, но, ввиду утраты независимости северо-западными городами-государствами ещё на рубеже XV–XVI веков, давным-давно лишённые актуальности для великорусской культуры памятники только мастера Серебряного века — Рерих да Грабарь, смотревшие на них, конечно, глазами человека XX столетия. К примеру, едва ли они (как затем и реставраторы и простые туристы) захотели бы удалить со стен Софии Новгородской всю позднюю побелку, обнажив пёструю кладку opus mixtum, категорически нарушающую «спокойную гладь стены». Нет, всем же нравится белый цвет! Но это так, в скобках.
Верно, есть в облике Адмиралтейства нечто классике чуждое, даже враждебное. Можно долго гадать, откуда оно взялось… пока не увидишь работы французских зодчих конца XVIII века, тотчас осознав, сколь огромное влияние оказали они на нашу архитектуру. Говоря по-простому, многое из задуманного там удалось осуществить здесь, причём, конечно, в свободной форме, — чем не предмет для гордости?! Точно так же страна наша предоставляла простор для реализации идей и Фьораванти в XV, и Кваренги в XVIII… и Ле Корбюзье в XX веке!
Именно в проектах, прежде всего, главы французской академической школы, архитектора-визионера Этьена-Луи Булле можно найти то самое вытеснение колонн, что заметно и в работе Захарова — скажем, в решении выходящих к Неве боковых корпусов. Над всем торжествует геометрия, уничтожающая своими объективными свойствами ордер — человеческое, а стало быть, субъективное начало. Оттого и традиционная арка становится чистым полукружием, не соотнесённым уже с фигурой входящего в эту арку. Откуда взялся такой мотив? Достаточно посмотреть на проект городских ворот французского мастера, чтобы распознать в нём источник вдохновения и для Захарова, и для Росси (Главный штаб). А фасад Королевской библиотеки Булле содержит основной мотив центрального элемента петербургской постройки — нижнего яруса башни, где даже есть скульптуры, поддерживающие сферу, Захаров только поменял им количество и пол.
Проекты Булле, по большей части нефункциональные (для чего, к примеру, проделывать в городской твердыне столь крупную цилиндрическую брешь?), оттого чаще всего и называемые неопределённо кенотафами, то есть ложными гробницами — чистой формой, экспериментом, XX веку, конечно, не чуждым, — при жизни архитектора не публиковались, а к середине XIX века были основательно забыты и только в следующем столетии вновь обретены. Захаров тем не менее не мог их не знать, ведь он посещал те самые лекции Булле, для которых автором и приготовлялись эти смелые рисунки. Впечатления, приобретённые в Париже, зодчий наш смог воплотить в своём главном творении, не лишённом определённого консерватизма, без коего, впрочем, воплотить мечтания французских зодчих было бы невозможно. Похоже, спор классического и современного разрешён у Захарова в пользу первого, ведь здесь всё ещё много крупных колонн, да и революционная мегаломания не слишком ощутима — даже исключительные размеры постройки предопределены всё-таки её функцией. Адмиралтейство оставалось при жизни Захарова не только кораблестроительным заводом, но и крепостью, узлом обороны петербургского левобережья. Вот уж точно не пустая гробница!
Продолжение следует…
Текст: Иван Саблин
Заглавная иллюстрация: Адмиралтейство (Европа и Азия, Африка и Америка) © https://www.culture.ru/materials/129726/admiralteistvo
