Дарья Правда — о красоте Кронштадтской косы, практиках обретения электромагнитного тела и желании иметь зеркальную комнату.
Работы Дарьи Правды существуют обособленно и в петербургском, и в целом в отечественном современном искусстве. Художница сочиняет истории, которые принимают вид фотографий, инсталляций и перформансов. Не спеша с выставками, она каждый раз создаёт запоминающиеся экспозиции: таким был рабочий кабинет участницы кружка «шароверов» Веры Павловой, показанный в 2016 году в основном проекте пятой Московской биеннале молодого искусства — «Глубоко внутри». Живя в Кронштадте, Дарья создаёт здесь похожие на мандалы «сферические рисунки» и совершенствует техники мыслительной концентрации — всё это стало темой разговора.
Время детства
Помню, что в очень раннем детстве я видела слова как различные цвета и формы с плотной фактурой. Эта способность немного сохранилась и сейчас: многоцветными я обычно вижу имена.
Всегда существовала какая-то дополненная или дополнительная реальность, связанная с фантазиями: я могла описывать своим одноклассникам, какие фильмы видела, но это были не фильмы, а придуманные мною истории. Мне очень нравилось, что в школе проявляют интерес, однако просто рассказать историю я не могла — нужен был более авторитетный источник, например сюжет кинофильма.
Сперва были перформансы в детской театральной студии, затем, в юности, творчество стало материальнее, в 19 лет я поняла, что хочу быть художником, и начала заниматься видео. Из тех работ многие вообще не сохранились: я потеряла VHS-кассеты, и осталось только одно оцифрованное видео, но от его смыслов и эстетики я уже очень далека. Одно время я занималась современным танцем, благодаря этому я научилась подлинности движений и жестов, которую в дальнейшем перенесла в свою творческую практику.
Наверное, первая изобретённая мной психотехника называлась «закрывать голоса». Мыслительный процесс, который можно интерпретировать как «внутренний голос», я ловила сперва на уровне гортани — и прекращала его, так что он затихал и уходил куда-то вглубь, в затылочную часть. Тогда я совершенно не знала, как работают подобные практики, пыталась задерживать дыхание, поэтому всё длилось не очень долго. Впоследствии я узнала о существовании разных техник концентрации внимания и вспомнила, что с детства питала к ним интерес.
Герои и персонажи
То, что я делаю сейчас, — создаю наполненные графикой и объектами инсталляции как декорации к литературным сюжетам. Я мыслю иллюстрациями и пространствами, поэтому литература интересна мне в деконструированном виде. Тексты, написанные моим персонажем, я представляю как найденный архив. В скором времени они станут частью нового проекта.
Каждый проект развивается как внутреннее размышление его участника: герой истории создаёт артефакты на тему, интересную мне в данный момент. Всё, чем я живу, что мне кажется важным — самым главным, самым интересным или самым красивым, — интерпретируется моим персонажем. От его имени мне легко говорить и легко рассказывать. Некоторые истории, даже реально произошедшие со мной, совершенно невозможно воспроизвести от первого лица, а посредством персонажа это можно сделать так, что у людей не возникнет ко мне дополнительных вопросов.
Например, история пророчицы Агафьи, с которой действительно происходили волшебные вещи — и с ней, и со мной. Когда этот проект создавался, я очень часто ходила в одежде старухи кормить кошек и голубей — и по-настоящему была пророчицей Агафьей. Наверное, это самый плотный и публичный персонаж, взаимодействующий не только с аудиторией современного искусства. Перформанс «Грядёт», с которого всё началось, был рассчитан на случайных прохожих и стал для меня сильным и интересным опытом: я не просто несла хоругвь, а находилась в особом состоянии концентрации.
Пограничные территории мыслительного процесса
После возник «Супремалфавит»: уже тогда меня интересовали ландшафты ментального космоса, и в этом проекте я разглядывала текстовую облачность. Я поехала к своим друзьям в заброшенную деревню в Псковской области, и однажды вечером я гуляла по замёрзшей реке с фонариком. Источник света раскрашивал пространство, и мне захотелось посмотреть на него; я поднесла фонарь близко к глазам и стала разглядывать. Когда я опустила фонарь, то обнаружила, что вместо привычного вида — размытое пятно. Очень испугавшись, я начала произносить что-то вроде: «Я хочу видеть так, как раньше…» Конечно, довольно скоро зрение ко мне вернулось. Этот эпизод я рассматриваю как символическую инициацию пророчицы Агафьи. Эстетика русской деревни проецирует мифологические параллели: огненно-рыжий раскалённый элемент фонарика — как Калинов мост через реку Смородину, место перехода в пространство мистического.
Через несколько месяцев после этого происшествия, вернувшись в деревню, я захотела сделать фотографию в образе пророчицы Агафьи: такие моменты я стараюсь проживать более глубоко, а не просто позировать. С закрытыми глазами и в состоянии определённой концентрации перед камерой я увидела и запомнила первый знак супремалфавита — на самом деле это был ожог от солнца на сетчатке, похожий на какой-то письменный знак. За несколько лет я собрала в некий алфавит больше 30 знаков: все они имеют очень интересную форму — и нет ни одного выдуманного. Какие-то я видела во сне и запоминала, причём символические сны могли быть в школьной эстетике; я заходила в класс, где на доске нарисован незнакомый алфавит, учитель стирал его и говорил: «Запишите по памяти». Некоторые знаки терялись, когда я забывала их зарисовать. Сейчас они продолжают прибывать, но уже гораздо реже. Существующий на периферии письменных систем, супремалфавит связан с пограничными территориями мыслительного процесса: там, где текст распадается, — мышление прекращается, но острота сознания сохраняется.
Шар и тор
Проект «Шароверы» был посвящён группе адептов, хотя, конечно, никакого кружка «шароверов» нет и никогда не будет. Всё началось с того, что Вера Павлова нашла сферу. Я увидела абсолютно потрясающий полукруглый объект: он существует в Кронштадте до сих пор и, наверное, ещё ожидает своего звёздного часа. Захотелось с ним что-то сделать, интерпретировать его. Сложился текст, мы сделали фотографии, и только после сформировалось смысловое ядро — в его основе была психотехника, которая интересовала меня тогда и интересует до сих пор. Центральным нематериальным объектом стала практика сферического восприятия. Думаю, что восприятие само по себе имеет форму, которая отражается в наших представлениях о реальности. Эту сложную форму я пытаюсь разглядеть внутренним взором: она обладает плотностью и фактурой, в ней присутствуют вложенные друг в друга сфера, спираль, тороид. Проект «Шароверы» удалось материализовать в виде инсталляции, где были показаны не все готовые объекты. Теперь эта история закончилась, но некоторые практики могут проявиться в дальнейшем.
Возможно, это получится в новом проекте, тема которого связана с электромагнитной природой. У него пока ещё нет определённого названия: «Электрическое тело», или «Общество Торус», или «Солнечный ветер». Практика сферического восприятия получает своё развитие, и её следующий этап теперь называется «Обретение электрического тела». Время действия новой истории — вторая половина XIX века, начало эпохи, в которой мы сейчас живём. В то время было открыто и внедрено множество технологических инноваций, от фотографии до электричества, которое воспринималось как сверхъестественное и волшебное, с ним было связано немало надежд, и многие из них оправдались. Герои моего нового проекта с помощью практики «Обретение электрического тела» пытаются осознать собственное электромагнитное поле, учатся его видеть и в итоге соединяются со звёздами и Галактикой посредством электромагнитного резонанса.
Продолжается жизнь всех проектов. Может быть, с появлением новых и более интересных уменьшаются интенсивность и моя включённость в них, но какие-то ниточки тянутся, ведь чем внимательнее разглядываешь что-то, тем больше оно раскрывается.
Красота места
Время, в котором существуют истории, появляется само собой: например, эстетика «шароверов» полностью инспирирована Кронштадтом. Когда я переехала сюда 10 лет назад, здесь ещё оставалось много советских артефактов. В последние годы убрали те заводские проходные, где делались фото проекта, облик острова меняется. Заповедник «Западный Котлин» на Кронштадтской косе был абсолютно диким красивым местом с небольшим лесом и пляжем, но потом его начали благоустраивать: сделали деревянные настилы с перилами для прогулок по определённому маршруту, поставили похожие на пюпитры таблички, где, как партитуры, — фотографии животных, информация о лесе с описанием видов птиц и насекомых. Эти таблички и текст на фоне природы стали для меня метафорой современной культуры. Человек не может пройти мимо — он обязательно должен поставить какой-то текст с картинкой. Природа становится человеческим пространством только при наличии описания.
Зимой на Кронштадтской косе можно находить такие невещественные артефакты, как снежные узоры. Меня восхищают конгломерации льда: однажды после плюсовой температуры сразу наступило минус 20, и на тёмном льду залива появились морозные узоры удивительных форм. Невероятное зрелище — бриллиантовый блеск: снег при сильном морозе переливается всеми цветами радуги. Каждая зима и каждое лето здесь — это разные формы, очень ценные и очень редкие. Эстетические впечатления, полученные здесь, в Кронштадте, на косе, — возможно, самые яркие и самые любимые.
Предметы и магия
С предметами и магией связан проект «Культунатура», в нём есть восхищённость природными формами. Это найденные мной природные объекты: часть из них была трансформирована, с другими я никак не взаимодействовала, а просто предлагала любоваться их красотой. Сбор разнообразных артефактов продолжается: например, с Сицилии я привезла вулканические камни, которые мне очень нравятся. Конечно, я стала более избирательной и немного охладела, уже не так радуюсь, но если что-то очень красивое — радуюсь сильно. Нужен определённый фокус; сейчас он смещён с этого проекта, и, наверное, я упускаю какие-то достойные вещи. Возможно, я ещё вернусь к этой эстетике, хотя в плане ощущений она сложная; взаимодействовать с живым материалом — своеобразная практика: кость или череп несёт в себе очень много энергии по сравнению с бумагой, более чистым рабочим пространством. Объекты то появляются в моём интерьере, то исчезают, другие просто складированы.
Заглядывая в будущее
Я хотела бы родиться и жить в будущем — не в прошлом, как ни странно. Я верю, что абсолютно все времена на Земле существуют всегда и доступны для восприятия сквозь призму культуры, само время — это культурное явление. Меня очень интересует будущее. Надеюсь, что сознание развивается и человечество ещё не достигло той зрелости, когда всё начнёт разрушаться. Интересно и настоящее, в нём можно путешествовать, например как я делаю: в Советский Союз или в конец XIX века.
Сюжеты моих работ часто связаны с мистикой и духовными практиками, что затрагивает территорию религии. Инсталляции построены по храмовому принципу, обязательно с алтарём и поясняющими сюжетами. Символическим объектом поклонения у меня выступает не отчуждённый дух — мой взгляд скорее направлен очень глубоко вовнутрь. То, с чем мы соединяемся, находится не где-то далеко и высоко, а глубоко внутри нас, поэтому мой алтарь — зеркало. Я каждый день хожу мимо старого большого зеркала, и у меня возникла идея скульптуры: я хочу войти в зазеркальное пространство. Можно сделать фальшстену, чтобы, перешагнув через раму, попасть в маленькую комнату с зеркальными стенами, потолком и полом. Находиться в таких пространствах очень интересно: это не просто аттракцион, а возможность изменить восприятие. Наверное, эта скульптура когда-нибудь будет реализована.
Хочется как-то изменить масштаб репрезентации. Мне нравится вектор ввысь: он в чём-то наивный, к нему можно отнестись несерьёзно, но ирония мне как раз не близка. Надо балансировать, чтобы не было неловко, но и без ироничной червоточины, чтобы всё было естественно и по-настоящему.
Текст: Павел Герасименко
Видео: Надя Горохова
