Генрих Сименс (Heinrich Siemens) родился в Сигулде, Латвия (СССР). В 11-летнем возрасте эмигрировал в Германию. Изучал математику, философию и языкознание в Боннском университете. Защитил докторскую диссертацию по нижненемецкому языку (Plautdietsch). В 2007 году основал издательство Tweeback Verlag, которым руководит до сих пор. В 2015 году опубликовал роман Виктора Пелевина S.N.U.F.F. в собственном переводе на немецкий.
— Господин Сименс, когда и при каких обстоятельствах вы впервые познакомились с творчеством Виктора Пелевина?
— Виктор Пелевин — это моё поколение, поэтому я легко узнаю в его литературе многое из того, что интересует и меня. Я родился в Латвии, которая была тогда частью СССР. В 11-летнем возрасте я эмигрировал в Германию, но, несмотря на это, регулярно поддерживал отношения с латышами и русскими. Будучи студентом-славистом, я занимался прежде всего Пушкиным, но вместе с тем и современной русской литературой. Так я познакомился с культовыми пелевинскими произведениями: вначале прочитал рассказы, потом «Generation “П”».
— Был ли перевод романа S.N.U.F.F. вашей личной инициативой? Если да, то почему вы решили выбрать именно эту книгу?
— Пелевин пишет много книг, которые касаются постсоветской России и могут столкнуться с непониманием в ином культурном пространстве. Поэтому на Западе он далеко не так популярен, как того заслуживает, учитывая литературные достоинства его произведений. Однако время от времени Пелевин пишет книги, касающиеся conditio humana, то есть человека как такового, независимо от культурных и социальных условий. К числу таких книг относится и дистопия S.N.U.F.F., повествующая о войнах и о том, как они используются в средствах массовой информации, об инструментализации языка в репрессивных обществах, об одиночестве человека и высокотехнологичных искусственных созданиях, помогающих это одиночество преодолеть. А такие темы имеют сегодня глобальное значение. И потому я решил, что эту книгу нужно перевести на немецкий язык.
— Геннадий Барабтарло, выдающийся русский переводчик и исследователь творчества Владимира Набокова, в одной из своих книг пишет, что нет лучшего способа понять сложную иностранную книгу, чем перевести её на родной язык. Согласны ли вы с этим утверждением, и если да, то что нового вы поняли (увидели) в романе Пелевина, работая над его переводом?
— Мой родной язык — Plautdietsch (нижненемецкий). Разумеется, перевод сложного произведения требует максимального внимания к тексту. Обычно, читая книгу, ты не обращаешь внимания на не очень существенные детали. Работая же над переводом, надо улавливать каждый нюанс, искать надлежащий эквивалент, что особенно сложно в случае с Пелевиным, тексты которого всегда содержат множество каламбуров, неологизмов, ассоциативных цепочек. Здесь нужны творческий подход и глубокое понимание авторских целей.
— Как бы вы определили основные трудности, с которыми сталкивается переводчик, приступая к пелевинскому тексту?
— Неологизмы вроде «Уркаина» или «сучество» невозможно перевести без потери словотворческого юмора. В связи с этим возникает вопрос о роли и значении переводчика. Является ли он лишь языковым и культурным посредником между автором и читателями, для которых переводчик трудится, поскольку без его помощи эти две стороны не достигли бы взаимопонимания? Через полгода после немецкого перевода появился английский, где переводчик, Эндрю Бромфилд, благодарит Пелевина за помощь в переложении романа. При этом самого себя он называет author [автор (англ.)]. Чем сложнее книга, тем в большей степени переводчика можно назвать со-автором произведения. Несмотря на неразрывную связь с оригиналом, он создаёт нечто новое.
— Думаю, для русскоязычного поклонника Пелевина идея переложения S.N.U.F.F. на немецкий язык сама по себе кажется не менее фантастичной, чем описанные в этой книге события. Как, к примеру, передать даосско-нецензурную специфику названия главного священного текста орков — «Дао Песдын», играющего в тексте центральную роль?
— Проблема в том, что экспрессивная лексика в русском и английском языках коннотирована генитально, в немецком же языке — анально. Поскольку «Дао Песдын» является в романе священной книгой орков, я перевёл её как «Книгу орказмов», чтобы сохранить сексуальную ассоциацию, в смысле некоего собрания духовных излияний.
— Пелевин — один из самых загадочных писателей в современной России (да и не только). Он окружён ореолом таинственности и недоступности, а в последние годы и вовсе исчез из поля зрения. Часто ли вы советовались с автором, работая над переводом? Обсуждали ли вы также темы, не связанные непосредственно с текстом? Каковы ваши впечатления от личного общения с ним?
— Пелевин действительно инсценирует себя как невидимого автора. Я так и не познакомился с ним лично, мы общаемся только по электронной почте. Самые большие трудности перевода касались упомянутой «Дао Песдын» — книги в книге, написанной к тому же на фиктивном, придуманном Пелевиным средневерхнесибирском языке. Даже русскоязычным читателям многое в этих текстах непросто, а порой крайне сложно, понять. Тут Пелевин оказал мне очень большую помощь с переводом. Он весьма отзывчивый человек, готовый помочь. Если он, конечно, вообще существует, а его ответные электронные письма не были написаны и высланы мне какими-нибудь интернет-ботами.
S.N.U.F.F. вышел в печать ещё до украинского кризиса, но отдельные фрагменты текста читаются сегодня как пророческий комментарий к недавним политическим событиям. Это мы тоже обсуждали. Однажды я слышал сплетню: мол, Пелевин живёт на Украине, но сам он, разумеется, ничего по этому поводу не говорит. Возможно, он живёт и вовсе в каком-нибудь тибетском монастыре, кто знает…
— S.N.U.F.F. (как, впрочем, и почти все романы Пелевина), мягко говоря, далёк от политкорректности. Не переходит ли беспощадная пелевинская сатира, на ваш взгляд, грань допустимого для среднего европейского интеллектуала (если считать, что именно на такого читателя книга рассчитана)? Не грозят ли подобному роману столь частые сегодня обвинения в гомофобии, антифеминизме и пр.?
— Если предположить, что изложенные в книге гомофобные и женоненавистнические взгляды разделяются их автором, то это было бы и вправду удручающе. Но, как известно, в сатире всё допускается. И чем громче протест, тем вернее это свидетельствует о том, что автор всё сделал правильно. Ведь нам нужна не очередная книга для улучшения настроения, их и без того достаточно. Нужны, напротив, такие тексты, которые поднимают уровень нашего интеллектуального адреналина. Можно лишь надеяться, что во времена тотальной фильтрации контента столь точные формулировки, как в книгах Пелевина, не скоро уйдут в прошлое.
— Продолжая предыдущий вопрос. Мир в целом и западный мир в частности становятся всё более полярными. Принцип «кто не с нами, тот против нас» работает почти безотказно среди правых и левых, консерваторов и либералов. Пелевин же, сам пребывая вне зоны такого рода конфликтов, беспощадно высмеивает и тех и других. Есть ли у подобной литературы шанс на нынешнем европейском рынке?
— Мировую литературу никогда нельзя было ограничить ни правыми, ни левыми категориями. Надеюсь, всегда найдутся люди, которые читают книги для того, чтобы обнаружить в них не только подтверждение собственных мнений, но и повод усомниться в своих убеждениях. К сожалению, в Европе растёт количество популистских партий и правительств, чьи приверженцы довольствуются примитивным, топорным объяснением мира, но в сравнении с другими континентами здесь всё ещё наблюдается достаточно большое количество людей, открытых для многополярной дискуссии. Поэтому я вижу в Европе читательский рынок для авторов типа Пелевина.
— В России принято считать Пелевина не просто комментатором действительности, но и пророком. К роману S.N.U.F.F. это, пожалуй, относится в особой мере, учитывая разразившиеся вскоре после его появления события на Украине. Как в этом плане была воспринята книга немецкими читателями и критиками?
— Украина уже не является для Западной Европы широко обсуждаемой темой. Увы, но вскоре после медийно растиражированных перестрелок на Майдане она быстро исчезла из заголовков СМИ. Литературные критики сочли гораздо более любопытными такие элементы романа, как искусственные женщины, отсылки к современной французской философии и едкая сатира на сегодняшние массмедиа.
— Каким представляется вам немецкий читатель Пелевина? Речь идёт, конечно, не о конкретной социальной или возрастной группе, а скорее о литературных и культурных предпочтениях, взглядах, внутреннем мироощущении. Популярен ли S.N.U.F.F. в Германии?
— Чтобы понять всю глубину пелевинской мысли, желателен, безусловно, определённый уровень эрудиции и открытости мировой культуре. S.N.U.F.F. читают и поклонники научной фантастики, и просто образованные люди, которые интересуются хорошей литературой, но бестселлером он, к сожалению, не стал.
— Что такое S.N.U.F.F. в первую очередь лично для вас? Фантастика, философский или, может быть, политико-социальный роман?
— Это и фантастический, и философский, и политический роман, и дистопия, всё сразу. Но прежде всего, чтение этого романа доставляет огромное, хотя и совершенно особое, неуютное удовольствие. Наслаждение высшего сорта для любителей неправильного юмора.
— Русские читатели и критики нередко расходятся в оценке пелевинского отношения к человеку и реальности. Одни считают его абсолютным циником, другие, напротив, почти романтиком. Какого мнения придерживаетесь вы? Как вы воспринимаете авторскую перспективу в художественном мире романа?
— Творчество Пелевина, разумеется, не особо церемонится с авторитетами, сформированными истеблишментом. И всё же у него никогда не встретишь ни презрения к человеку, ни жестокости, ни цинизма в смысле высокомерия или пренебрежения к людям. Если взглянуть на обе любовные парочки в романе S.N.U.F.F. (подростки Грым и Хлоя и рассказчик со своей разумной куклой Каей), то их изображение, конечно же, не отвечает образчикам романтической схемы. Пелевин играет различными жанрами, умело их деконструируя, но при этом его едва ли можно ограничить раз и навсегда определёнными рамками. Точно так же, как нельзя однозначно охарактеризовать политическую сторону романов Пелевина, невозможно и свести к общепринятым слоганам тот надломленный образ человека, который находит отображение в его книгах.
— Проблема традиции и преемственности — одна из ключевых в русской литературе. Как только появляется новый значительный писатель, сразу же начинаются рассуждения о том, к какой «литературной школе» он принадлежит, продолжает он или разрушает классические каноны русской прозы. Тем интереснее взгляд извне. Итак, насколько Пелевин для вас «русский» — или всё же «западный» — автор и почему?
— В некоторых своих недавних произведениях («Смотритель», «Лампа Мафусаила») Пелевин проявляет себя как очень русский писатель. Быть может, в силу этого обстоятельства они не пользуются большим спросом на европейском книжном рынке. Но когда он обращается к универсальным темам (как в романах «Generation “П”» или S.N.U.F.F.), Пелевин творит мировую литературу, которая в равной степени относится и к Западу, и к Востоку. Будучи автором уходящего XX и наступившего XXI столетия, он, конечно, не может неукоснительно продолжать традиции золотого или Серебряного века русской литературы. Напротив, иногда приходится эти традиции разрушать, чтобы создать нечто новое.
— Есть ли в современной (хотя не обязательно современной) немецкой литературе писатели, книги которых вы могли бы сравнить с пелевинскими, если не по стилю, то по духу, образу мышления?
— Пелевин воспринимается многими как голос своего поколения, летописец постсоветского общества. Сравнимую роль в послевоенной немецкой литературе играли Гюнтер Грасс и Генрих Бёлль (оба они были весьма ангажированы политически). Однако после воссоединения Германии, пожалуй, в немецкоязычном литературном пространстве не хватает писателя, который считался бы столь общепризнанно культовым автором и барометром эпохи, как Пелевин в России.
— Размышляя о других примерах так называемых культовых писателей, пребывавших в «творческом затворе», вспоминаешь, прежде всего, Сэлинджера, у которого ведь тоже, как у Пелевина, то и дело возникают буддийские мотивы. Видите ли вы здесь некую связь? На ваш взгляд, ведёт ли увлечение буддизмом и восточной философией к стремлению избегать общения с массмедиа, литературным рынком и широко понимаемой общественностью?
— Не будучи экспертом по буддизму, я всё же не вижу связи между восточным типом мышления и пелевинской уединённостью. Впрочем, я не знаю, действительно ли он избегает общественности или же просто инсценирует своё поведение в качестве инструмента маркетинга.
— Какие ваши любимые русские писатели, вне зависимости от эпохи и жанра?
— Из классиков я люблю, прежде всего, Пушкина. Психологическая дальновидность Достоевского до сих пор изумляет. Из советской эпохи в первую очередь хотелось бы назвать Венедикта Ерофеева. А из современных охотнее всего я читаю именно Пелевина.
— Читали ли вы последний на сегодня роман Пелевина «Тайные виды на гору Фудзи»? Планируете ли заняться переводом других его книг или книг других русских авторов? Над чем работаете в данное время?
— Да, все новые книги Пелевина я всегда читаю сразу же после их публикации. В отличие от нескольких предыдущих романов, тематически рассчитанных главным образом на русский книжный рынок, в «Тайных видах на гору Фудзи» преобладают мотивы, которые могут быть интересны и для читателей на Западе: русские олигархи, радикальные феминистические движения (Women Power) и т. д. В настоящее время я работаю над словарём нижненемецкого языка. По окончании этого проекта я подумаю над тем, не попробовать ли себя снова в роли переводчика Пелевина.
Текст (перевод с немецкого языка): Андрей Котин
Заглавная иллюстрация: Генрих Сименс. 2015
