Московские ворота в существующем виде, конечно, памятник советской архитектуры 1950-х годов. И дело даже не в том, что подлинные чугунные колонны сослужили службу, защитив город от вражеских танков в войну. И уж тем более не в утраченных скамейках, фонарях или решётках. Главное: теперешнее положение ворот никак замыслу их создателя не отвечает. Собственно, это уже и не ворота даже, ведь пройти под ними нельзя, не нарушая ПДД. Нарвские триумфальные транспорт тоже объезжает, тем не менее к арке ведёт подземный переход, внутри музей. Московские же стали совершенно формальным памятником, который возвышается посреди просторной площади, тогда как первоначально проход — и проезд — был возможен лишь между колоннами. Крупного транспорта ради здесь даже раздвинули средние пары опор, что предусмотрено теорией (у Витрувия такое называется «эвстиль»), но плохо согласуется с подлинными памятниками греческой античности, на которые здесь очевидно ссылались. Впрочем, для возрождённой классики Нового времени эвстиль — явление обычное, ведь так удобнее.
В прежние годы в среднем интерколумнии запросто разъезжались трамваи, однако в 1930-х превращение Московского (тогда Международного) проспекта в главную городскую магистраль, а равным образом и ликвидация Лиговского канала, отсюда и проект продления Лиговского проспекта, подписали подлинному памятнику приговор. Кстати, о канале. Совершенно не случайно Нарвские ворота были тоже построены у водной преграды, вот только там речка Таракановка протекала до ворот по пути в город, а тут сначала ворота, потом канал. Заставы (таково было главное предназначение ворот) удобно располагались на Фонтанке, Обводном или, как здесь, Лиговском канале, в числе прочего выполнявшем функцию защиты города — если и не от врагов, то от нежелательных гостей. Отсюда и решётка, и кордегардии, превратившиеся у Стасова в отдельные сооружения, к несчастью — утраченные. Отдельно воссозданные ворота, изъятые из контекста, — конечно, не более чем жалкое воспоминание о существовавшем здесь некогда ансамбле. Между прочим, на площади Стачек кордегардии тоже были (одно время в них караулил Павел Федотов), только не симметричные; при реконструкции той площади и они исчезли. И Таракановки больше нет.
Нарвские триумфальные ворота. 1827-1834. Арх. В.П. Стасов
Различие двух памятников приблизительно одной эпохи и одной руки — Василия Стасова — велико. Особенно сильно бросается в глаза, когда находишь на старой карте забавную ошибку: «Московск. Триумф. Арка», — гласит экспликация 1895 года. Да ведь никакой арки тут в помине нет. Стасов осознанно сделал выбор в пользу того, что на архитекторском жаргоне именуется «стоечно-балочной тектоникой», которая противопоставляется (в рифму) «купольно-арочной» или, проще, «стеновой». Иначе: греческое против римского, ибо, хотя у древних эллинов арки можно найти (скажем, на стадионе в Олимпии), образцом подлинной античности для зодчих-грекофилов, отвергавших все позднейшие римские придумки, стал вход на афинский Акрополь, так называемые Пропилеи (буквально: «преддверие»), где лишь колонны под каменными блоками перекрытия.
Такая колоннада — не портик здания, а оформление входа на территорию храмового комплекса — в отличие от римских триумфальных арок существовала в единственном экземпляре, и до середины XVIII века о её существовании никто не догадывался, но с появлением гравированных видов афинских руин зодчие повсюду увлеклись фантазиями на тему «правильных» ворот. То, что в Петербурге два парадных въезда в город декорированы в римском и греческом духе, не должно удивлять: ровно так в Мюнхене XIX столетия появились Пропилеи на Королевской площади и ворота Победы (над армией Наполеона) в конце главной городской магистрали — Людвигштрассе. Правда, за авторством разных мастеров (да ещё и соперников): Лео фон Кленце, творца Нового Эрмитажа, в случае с греческими и Фридриха фон Гертнера в случае с римскими воротами. Но и у нас можно сказать, что Стасов у Нарвской Заставы был скован обязательством воспроизвести в камне и железе деревянные ворота Джакомо Кваренги, которые тот — по причине смерти — сам перестроить не успел, так что Стасов здесь не автор, а в лучшем случае исполнитель.
Римский имперский стиль был этому архитектору, судя по всему, не близок; напротив, к началу возведения Московских ворот у него уже был опыт создания похожих пропилей в Царском Селе (перед дачей Кочубея), известных как ворота «Любезным моим сослуживцам», и совсем скромных, но тоже металлических — у церкви Покрова в Коломне (на современной площади Тургенева), вместе с этой церковью, увы, снесённых. Впрочем, отнюдь не чуждый ампира Карло Росси мог строить в Петербурге арки — у Главного штаба и у Сената и Синода — и при этом пропилеи в Павловске. Они, к слову, тоже из металла, что неудивительно — так проще перекрывать широкие пролёты. Но ни у одного из перечисленных сооружений нет кордегардий, как нет и иных пристроек. Зато подобного рода боковыми колоннадами (хотя и более короткими) снабжён афинский памятник. Можно ли утверждать, что Стасов, в Греции не бывавший, обратился здесь непосредственно к первоисточнику?
Пожалуй что, нет. Афинские Пропилеи и до Стасова в Европе воспроизводили довольно часто, особенно интенсивно в послевоенных 1820-х, когда эстетика римских триумфов всем порядком надоела. Так, в Вене парадные ворота дворцового комплекса, Хофбурга, зодчий Пьетро Нобиле возвёл суровой аркадой наружу (ничего триумфального в ней, стоит отметить, нет), тогда как к центру города обращена трёхчастная композиция с колоннами, где по бокам, естественно, кордегардии: что за ворота без охраны? В английском Честере ворота замка (совмещавшего в XIX веке функции Дворца правосудия и, конечно, тюрьмы) архитектор Томас Харрисон также трактовал как пропилеи. Несколько дальше от греческого оригинала Тичинские ворота в Милане (проект Луиджи Каньолы) всего о четырёх ионических колоннах под треугольным фронтоном и с отдельно стоящими, скромными кордегардиями, у которых колонн нет вовсе — одни аркады. А в Гарлемских воротах в Амстердаме (как и Московские, относятся они к 1830-м годам) караульные помещения интегрированы в основной корпус, где в середине — тоже четыре свободно стоящие колонны.
Примеры неогреческих ворот можно множить и дальше, но, конечно, самые знаменитые, они же и самые старые, — Бранденбургские в Берлине. Памятник XVIII века (1789–1793 годы), ставший символом разделения города в веке XX, утратил историческое окружение, хотя круговых объездов здесь так и не появилось; более того, бывшая зона погранконтроля заполняется постепенно разного рода постройками, так что воротам уже не столь одиноко, как их петербургским собратьям в середине пустынной площади… После 1989-го сквозь Бранденбургские ворота можно проходить, а вот автомобильное движение перекрыто с 2002 года (как и в Мюнхене).
Стасов в Берлине бывал: выстроил, в частности, в пригороде, Потсдаме, церковь в русском стиле; ворота — творение (к тому моменту уже покойного) Карла Готтхарда Лангханса, ничем иным, пожалуй, не прославленного — были ему хорошо известны. Ровно в этом месте город тогда заканчивался, а главная улица, Унтер-ден-Линден, становилась дорогой, что вела дальше на запад — в Париж. Ворота встречали и провожали путешественников, но также и вражеские и дружественные войска.
Кордегардиям здесь был придан вид портиков с фронтоном, при этом сами ворота полноценных колонн лишены, вместо них пилоны с полуколоннами: можно сказать, меж пар опор просто оставлены куски стены. Венчает сооружение колесница Ники, богини победы, и это похоже на арку Главного штаба, тогда как у Московских ворот воинские атрибуты (привет из Древнего Рима, никуда от него не деться). Но главное отличие — в том, что над (полу)колоннами в Берлине — обычные триглифы с метопами… в Петербурге же в этом месте довольно редкий мотив — гении Славы (с гербами российских губерний). Причина их появления — так называемая проблема угла, с которой зодчие сталкивались всякий раз при возведении колоннад дорического ордера. Что делать: поместить крайний триглиф (имитацию деревянного щитка, якобы защищавшего в древнейших храмах конец потолочной балки) по оси колонны или же сдвинуть его на самый угол? Последнее нарушает строгость композиции (но именно так поступали греки), первое же оставляет после триглифа нерегулярную метопу, которую нечем заполнить. По мере знакомства с подлинными греческими памятниками зодчие стали склоняться к варианту с угловым триглифом, чему в Петербурге может послужить примером портик в саду Академии художеств, как раз и задуманный в качестве образца грамотного употребления дорического ордера — урок будущим зодчим. У здания самой Академии напротив — более традиционное решение с угловой метопой. Ещё в XVIII веке высказывалась мысль, что неплохо бы вовсе отказаться от неудобных, архаичных к тому же, метоп–триглифов, заменив их, скажем, на букрании (бычьи черепа). Ровно так и поступил в здании Концертного зала в Екатерининском парке Пушкина Кваренги.
Решение Стасова кажется даже более удачным… Вот только оно отнюдь не его! В том же Берлине, если пройтись по главной улице в сторону центра, можно обнаружить своего рода главную кордегардию города, вернее — так называемую Новую караульню, выстроенную в 1810-х ведущим прусским зодчим, Карлом Шинкелем, в качестве опорного пункта дворцовой стражи. Гениев Славы (с венками и гирляндами в руках) — оных всего шесть, по числу колонн, — исполнил всё тот же Иоганн Готтфрид Шадов, который за много лет до того увенчал Бранденбургские ворота квадригой. Собственно, Стасову оставалось лишь объединить два впечатления от прогулки по Унтер-ден-Линден, дабы в итоге появились петербургские Пропилеи, что, подобно родственникам из Берлина, с величайшими потерями пережили трудный XX век.
Текст: Иван Саблин
Заглавная иллюстрация: Московские триумфальные ворота в Санкт-Петербурге. Фото К. К. Буллы, 1890-е
