Нестор Энгельке: «Из дерева проявляется дерево»

35-летний Нестор Энгельке — профессиональный архитектор, наследник знаменитой петербургской художественной династии. Гораздо больше он известен как ключевой участник и один из инициаторов арт-объединения «Север-7», современный художник, обладатель собственной творческой техники работы с деревом. Посреди материалов, инструментов и готовых работ состоялся разговор, главной темой которого стало отношение к дереву как материалу и теме искусства.

Видеопортрет Нестора Энгельке

Рабочее место

Не так давно общей студией «Севера-7» был шикарный 100-метровый зал на Старо-Невском. Но, как обычно, сменились арендаторы — и нас попросили. Все вещи мы перевезли на завод «Вперёд». Это даже не мастерская — тут не очень удобно и мало места, но мне нравится: суровая заводская атмосфера и интересные соседи, во дворе шикарная помойка, туда выбрасывают кучу дерева и материалов.

Лучше всего работается одному. Наверное, каждый, кто видит меня за работой, думает: «Он неправильно держит топор». (Смеётся.)

Зодчество

Я окончил факультет архитектуры Академии художеств, потом проектировал и строил дома. Во время учёбы мне постоянно хотелось изобретать и придумывать что-то новое. Архитектура, если говорить серьёзно, — это бизнес, которым люди живут. Я понял, что моя настоящая жизнь — совсем другая, и поэтому ушёл из профессии.

Я занимался деревянным зодчеством — вёл авторский надзор, видел красивые срубы. Ручная рубка до сих пор мне очень нравится. Я не окончательно бросил архитектуру и иногда делаю проекты. Последний построенный мною дом был целиком из лиственницы и сделан для кого-то из семьи Церетели. Площадью около 500 метров, он вышел конструктивно сложным и очень своеобразным: одной из моих задач было сохранить все растущие на участке деревья, хотя потом планы хозяев изменились — и деревья всё равно срубили. Ещё я занимаюсь архитектурным проектированием скульптурных постаментов и памятников, но это малоинтересно. Никто из заказчиков не знает, что я занимаюсь современным искусством, если показать — они и не поймут никогда. 

Природа и перформанс

Мне по душе всё природное: лес, коряги. Пни нравятся очень. Видимо, такой у меня характер: в детстве я почти каждый день стоял у окна и смотрел в Академический сад, где росла берёза. Я мог часами просто смотреть на неё — это было моё «норвежское медленное телевидение». И, спустя уже, наверное, 30 лет, я до сих пор стою перед этим окном и смотрю на эту берёзу, она почти не изменилась. И моё время осталось в том же состоянии, оно неизменно. Приезжая на дачу, я тоже стою посреди участка, смотрю на деревья и думаю свои мысли. Могу так полдня провести, и мне хорошо.

Меня интересует само дерево — оно живое, это какой-то кусок плоти. В его росте есть застывшее движение. Вот просто лежит ветка, и мне интересно найти ей место в жизни человека. Может быть, это будет какой-то абсурдистский сюжет, почему бы и нет? Когда дерево — только материал для стульев и шкафов, то оно не главное. А если я, допустим, замахнусь на него топором, то оно проявит себя, из него полезет суть, произойдёт его высвобождение из шкафа, из тумбочки, из стены.

На даче я нашёл ствол дерева, которое уже сгнило. Оно держало дачный гамак, и когда я сел — упало на меня. Я подумал: «Значит, так надо» — и привёз его в город. Я ничем его не дополнял и только просверлил маленькое отверстие. Во время перформанса на выставке «В отсутствие художника», которая состоялась на базе «Севера-7» в 2015 году, я лежал внутри этого ствола и оттуда взаимодействовал с окружающей реальностью.

Генеалогия

Я родился в семье потомственных архитекторов и художников. Дед, Авраам Львович Каганович, — профессор, основатель факультета теории и истории искусств в Академии художеств. Мой отец — архитектор, так же как и моя бабушка, его мама. По рассказам, она была очень жёстким человеком. Конечно, в детстве всё это чувствовалось, воспитание было достаточно строгим. Перед поступлением в академию, в десятом классе, меня засунули на год в СХШ, и было некуда деваться. Сейчас мне всё больше кажется, что я должен «держать марку».

В раннем детстве я хотел быть моряком. В школе постоянно были сложности с моей фамилией, учителя не могли запомнить, ну и сейчас так же — пока не скажешь каждую букву. Ещё и имя у меня такое… никаких шансов слиться со средой! (Смеётся.) Конечно, есть в этом что-то хорошее — в фейсбуке меня легко найти. Видимо, у меня есть особенность, и она как идентификационный номер человека. Трудно сказать, но, наверное, это помогает жить.

Только недавно, в этом году, я ощутил, что я больше современный художник, чем архитектор. Родители на всё это посматривают, но они всё-таки академические люди. Хотя отец нормально относится, он только огорчился, что я ушёл с работы.

Деревопись и история искусства

В искусстве я следую интуиции, я вообще очень интуитивный человек. Деревопись, по-видимому, моя реакция на живопись. Наверное, всё началось с академического образования: сидеть за этюдами и писать акварелью мне очень нравилось, не скрою, но с годами это стало сплошной технологией. Так сложилось, что однажды у меня в руках оказались топор и доска. И я вспомнил, чему учили в академии, — все эти натюрморты, цветы. Получилась деревопись.

Это отчасти стёб, но, действительно, я нашёл способ по-другому представить живопись и графику — обратился к протоживописи. Мне кажется, это разговор про изображение в целом, без индивидуальной манеры. Важен не рисунок, а действие, запечатлённое в доске. Если убрать художественные взгляды, «красиво — не красиво», то остаётся только осознанное действие: в изрубленном пне можно почувствовать энергию того человека, который это сделал.

Мне очень нравится современный акционизм — он делает укольчики социуму, который так себе, если честно.

Работа с видом «Лахта Центра» — она не про архитектуру. Это сборно-разборная конструкция из досок, которые можно перебирать — и монтировать картину как хочется, даже со смещениями, которые бывают при ошибке на экране компьютера. Что я думаю о самой башне? Не надо было и начинать, но если построили, то пускай стоит. Хорошо было бы сделать там выставку, всё внутри завалить деревом.

Игры для зрителей мне не очень близки. На фестивале «Арт-проспект» в парке Лесотехнической академии участники «Севера-7» изображали дикое племя. Вглубь парка притащили бочки (помню, что они были очень тяжёлые), сделав из них барабаны. Мы начинали играть, когда все уходили, так что люди могли слышать только отголоски. В 2015 году выставка «Это наше кантри, бабушка» прошла вообще без зрителей, на базу «Севера-7» в Никольском переулке не пришёл никто. Мы переоделись в женскую одежду и сыграли микроконцерт на разных музыкальных инструментах — я играл на бревне. Это, кажется, был единственный хороший перформанс.

Мне нравится делать скульптуры, а ещё больше — «протоскульптуры», заниматься началами пластики без специального эстетического подхода. Можно попробовать напечатать с досок оттиски: меня часто просят, чтобы у работ был тираж, но я не вижу в этом смысла. Мне важно само действие — рубить. Я готов целиком изрубить такую пустую комнату. Хочется развивать деревопись в сторону монументализма. Видимо, мои пристрастия к большой форме идут от Академии художеств.

Больше всего мне нравится просто оставлять на поверхности царапины топором — так дерево проявляется из дерева. Оказывается, оно бывает экспрессивным и в то же время живым. Его можно потрогать, оно может оставить раны — и на руках, и душевные, смотря чем и как трогать. 

Художники

Прежде всего, надо назвать тех, с кем я работаю и постоянно общаюсь: Пётр Дьяков, Олег Хмелёв, Александр Цикаришвили, Анна Андржиевская. Сильно на меня повлияли работы, увиденные в 2008 году на выставке британского искусства «Новояз» в Эрмитаже. Мне интересно, как сделаны эти странные гиперреалистичные скульптуры, например люди, сбившиеся в углу (речь идёт о работе Littlewhitehead «Это случилось в углу», 2007. — Ред.), мне интересен замысел автора. Из художников, которых я узнал недавно, — Крис Офили.

Видео мне нравится «наблюдательское» — такое, в котором не происходит ничего или же совсем незаметно шевелится кучка листвы. В экспозиции я сторонник минимализма: на 50 или даже на 500 квадратных метров может быть один объект.

Работаем дальше

Мои работы — это не плоскость и не объём. Коллекционер Леонид Франц назвал их «два-с-половиной-Дэ». Когда мы с «Севером-7» ехали в Москву и грузили работы в поезд на вокзале, кто-то из пассажиров рядом сказал: «Хорошо, что вы калом не рисуете». Я ответил: «Вообще, рисуем». Поэтому работаем дальше, живём дальше.

Я перестал быть категоричным и всё оцениваю «как получилось, так и получилось». Сейчас думаю про странные сооружения из пней, хочу устроить Стоунхендж в лесу.

Деревопись — это тяжёлая физическая работа, зато всегда держит в тонусе. Лучше всего поработать пару часов, а потом сидишь и смотришь на то, что сделал. Это как наблюдение за той берёзой в окне.

---

Текст: Павел Герасименко

Видео: Надя Горохова