9 ноября 2018

Нестор Энгельке: «Из дерева проявляется дерево»

Нестор Энгельке. Лахта-центр.

35-летний Нестор Энгельке — профессиональный архитектор, наследник знаменитой петербургской художественной династии. Гораздо больше он известен как ключевой участник и один из инициаторов арт-объединения «Север-7», современный художник, обладатель собственной творческой техники работы с деревом. Посреди материалов, инструментов и готовых работ состоялся разговор, главной темой которого стало отношение к дереву как материалу и теме искусства.

Видеопортрет Нестора Энгельке

Рабочее место

Не так давно общей студией «Севера-7» был шикарный 100-метровый зал на Старо-Невском. Но, как обычно, сменились арендаторы — и нас попросили. Все вещи мы перевезли на завод «Вперёд». Это даже не мастерская — тут не очень удобно и мало места, но мне нравится: суровая заводская атмосфера и интересные соседи, во дворе шикарная помойка, туда выбрасывают кучу дерева и материалов.

Лучше всего работается одному. Наверное, каждый, кто видит меня за работой, думает: «Он неправильно держит топор». (Смеётся.)

Зодчество

Нестор Энгельке. Лахта-центр. Предоставлено автором

Я окончил факультет архитектуры Академии художеств, потом проектировал и строил дома. Во время учёбы мне постоянно хотелось изобретать и придумывать что-то новое. Архитектура, если говорить серьёзно, — это бизнес, которым люди живут. Я понял, что моя настоящая жизнь — совсем другая, и поэтому ушёл из профессии.

Я занимался деревянным зодчеством — вёл авторский надзор, видел красивые срубы. Ручная рубка до сих пор мне очень нравится. Я не окончательно бросил архитектуру и иногда делаю проекты. Последний построенный мною дом был целиком из лиственницы и сделан для кого-то из семьи Церетели. Площадью около 500 метров, он вышел конструктивно сложным и очень своеобразным: одной из моих задач было сохранить все растущие на участке деревья, хотя потом планы хозяев изменились — и деревья всё равно срубили. Ещё я занимаюсь архитектурным проектированием скульптурных постаментов и памятников, но это малоинтересно. Никто из заказчиков не знает, что я занимаюсь современным искусством, если показать — они и не поймут никогда. 

Природа и перформанс

Нестор Энгельке. Деревянный пейзаж. Предоставлено автором

Мне по душе всё природное: лес, коряги. Пни нравятся очень. Видимо, такой у меня характер: в детстве я почти каждый день стоял у окна и смотрел в Академический сад, где росла берёза. Я мог часами просто смотреть на неё — это было моё «норвежское медленное телевидение». И, спустя уже, наверное, 30 лет, я до сих пор стою перед этим окном и смотрю на эту берёзу, она почти не изменилась. И моё время осталось в том же состоянии, оно неизменно. Приезжая на дачу, я тоже стою посреди участка, смотрю на деревья и думаю свои мысли. Могу так полдня провести, и мне хорошо.

Меня интересует само дерево — оно живое, это какой-то кусок плоти. В его росте есть застывшее движение. Вот просто лежит ветка, и мне интересно найти ей место в жизни человека. Может быть, это будет какой-то абсурдистский сюжет, почему бы и нет? Когда дерево — только материал для стульев и шкафов, то оно не главное. А если я, допустим, замахнусь на него топором, то оно проявит себя, из него полезет суть, произойдёт его высвобождение из шкафа, из тумбочки, из стены.

Перформанс Нестора Энгельке. Предоставлено автором

На даче я нашёл ствол дерева, которое уже сгнило. Оно держало дачный гамак, и когда я сел — упало на меня. Я подумал: «Значит, так надо» — и привёз его в город. Я ничем его не дополнял и только просверлил маленькое отверстие. Во время перформанса на выставке «В отсутствие художника», которая состоялась на базе «Севера-7» в 2015 году, я лежал внутри этого ствола и оттуда взаимодействовал с окружающей реальностью.

Генеалогия

Нестор Энгельке. Деревянный портрет. Предоставлено автором

Я родился в семье потомственных архитекторов и художников. Дед, Авраам Львович Каганович, — профессор, основатель факультета теории и истории искусств в Академии художеств. Мой отец — архитектор, так же как и моя бабушка, его мама. По рассказам, она была очень жёстким человеком. Конечно, в детстве всё это чувствовалось, воспитание было достаточно строгим. Перед поступлением в академию, в десятом классе, меня засунули на год в СХШ, и было некуда деваться. Сейчас мне всё больше кажется, что я должен «держать марку».

В раннем детстве я хотел быть моряком. В школе постоянно были сложности с моей фамилией, учителя не могли запомнить, ну и сейчас так же — пока не скажешь каждую букву. Ещё и имя у меня такое… никаких шансов слиться со средой! (Смеётся.) Конечно, есть в этом что-то хорошее — в фейсбуке меня легко найти. Видимо, у меня есть особенность, и она как идентификационный номер человека. Трудно сказать, но, наверное, это помогает жить.

Только недавно, в этом году, я ощутил, что я больше современный художник, чем архитектор. Родители на всё это посматривают, но они всё-таки академические люди. Хотя отец нормально относится, он только огорчился, что я ушёл с работы.

Деревопись и история искусства

Нестор Энгельке. Деревянный магнитофон. 2017. Предоставлено автором

В искусстве я следую интуиции, я вообще очень интуитивный человек. Деревопись, по-видимому, моя реакция на живопись. Наверное, всё началось с академического образования: сидеть за этюдами и писать акварелью мне очень нравилось, не скрою, но с годами это стало сплошной технологией. Так сложилось, что однажды у меня в руках оказались топор и доска. И я вспомнил, чему учили в академии, — все эти натюрморты, цветы. Получилась деревопись.

Это отчасти стёб, но, действительно, я нашёл способ по-другому представить живопись и графику — обратился к протоживописи. Мне кажется, это разговор про изображение в целом, без индивидуальной манеры. Важен не рисунок, а действие, запечатлённое в доске. Если убрать художественные взгляды, «красиво — не красиво», то остаётся только осознанное действие: в изрубленном пне можно почувствовать энергию того человека, который это сделал.

Мне очень нравится современный акционизм — он делает укольчики социуму, который так себе, если честно.

Работа с видом «Лахта Центра» — она не про архитектуру. Это сборно-разборная конструкция из досок, которые можно перебирать — и монтировать картину как хочется, даже со смещениями, которые бывают при ошибке на экране компьютера. Что я думаю о самой башне? Не надо было и начинать, но если построили, то пускай стоит. Хорошо было бы сделать там выставку, всё внутри завалить деревом.

Игры для зрителей мне не очень близки. На фестивале «Арт-проспект» в парке Лесотехнической академии участники «Севера-7» изображали дикое племя. Вглубь парка притащили бочки (помню, что они были очень тяжёлые), сделав из них барабаны. Мы начинали играть, когда все уходили, так что люди могли слышать только отголоски. В 2015 году выставка «Это наше кантри, бабушка» прошла вообще без зрителей, на базу «Севера-7» в Никольском переулке не пришёл никто. Мы переоделись в женскую одежду и сыграли микроконцерт на разных музыкальных инструментах — я играл на бревне. Это, кажется, был единственный хороший перформанс.

Мне нравится делать скульптуры, а ещё больше — «протоскульптуры», заниматься началами пластики без специального эстетического подхода. Можно попробовать напечатать с досок оттиски: меня часто просят, чтобы у работ был тираж, но я не вижу в этом смысла. Мне важно само действие — рубить. Я готов целиком изрубить такую пустую комнату. Хочется развивать деревопись в сторону монументализма. Видимо, мои пристрастия к большой форме идут от Академии художеств.

Больше всего мне нравится просто оставлять на поверхности царапины топором — так дерево проявляется из дерева. Оказывается, оно бывает экспрессивным и в то же время живым. Его можно потрогать, оно может оставить раны — и на руках, и душевные, смотря чем и как трогать. 

Художники

Нестор Энгельке. Деревянная кассета. 2017. Предоставлено автором

Прежде всего, надо назвать тех, с кем я работаю и постоянно общаюсь: Пётр Дьяков, Олег Хмелёв, Александр Цикаришвили, Анна Андржиевская. Сильно на меня повлияли работы, увиденные в 2008 году на выставке британского искусства «Новояз» в Эрмитаже. Мне интересно, как сделаны эти странные гиперреалистичные скульптуры, например люди, сбившиеся в углу (речь идёт о работе Littlewhitehead «Это случилось в углу», 2007. — Ред.), мне интересен замысел автора. Из художников, которых я узнал недавно, — Крис Офили.

Видео мне нравится «наблюдательское» — такое, в котором не происходит ничего или же совсем незаметно шевелится кучка листвы. В экспозиции я сторонник минимализма: на 50 или даже на 500 квадратных метров может быть один объект.

Работаем дальше

Вид экспозиции «Север-7». Выставка «ШАРППС-7» в галерее Ovcharenko. Предоставлено авторами

Мои работы — это не плоскость и не объём. Коллекционер Леонид Франц назвал их «два-с-половиной-Дэ». Когда мы с «Севером-7» ехали в Москву и грузили работы в поезд на вокзале, кто-то из пассажиров рядом сказал: «Хорошо, что вы калом не рисуете». Я ответил: «Вообще, рисуем». Поэтому работаем дальше, живём дальше.

Я перестал быть категоричным и всё оцениваю «как получилось, так и получилось». Сейчас думаю про странные сооружения из пней, хочу устроить Стоунхендж в лесу.

Деревопись — это тяжёлая физическая работа, зато всегда держит в тонусе. Лучше всего поработать пару часов, а потом сидишь и смотришь на то, что сделал. Это как наблюдение за той берёзой в окне.


Текст: Павел Герасименко

Видео: Надя Горохова