В отличие от произведений других искусств, архитектурный памятник имеет то достоинство — или недостаток? — что его никуда не спрячешь, то есть рождается он и умирает у всех на виду. «Вот и Дворец бракосочетания Выборгского района (Институтский проспект, 8) возводился буквально на моих глазах» (искусствовед и историк архитектуры Иван Саблин).
Помню нечто крупное — леса, сквозь которые угадывалась краснокирпичная основа; потом она стала белой, вернее — светло-серой, цвéта той облицовки, которую так любили у нас начиная с хрущёвских времён, но точного названия которой я, к стыду своему, не знаю. То, что явилось взору в итоге, не вызвало негативных эмоций, проще сказать — показалось вполне достойным. В это трудно поверить сейчас, когда почти каждая стройплощадка назавтра готовит очередную «градостроительную ошибку». Но было время, что и в наших краях появлялись выдающиеся произведения архитектуры, и было такое недавно. Мы не знали тогда, что затем период этот назовут отчего-то застоем, а после явятся восторженные поклонники и скажут: нет, то эра освоения космоса! Время пришло, наверное, подобрать ему нейтральное обозначение, например такое удачное «совмод».
В общемировой терминологии — поздний модернизм, который следует отличать от архитектуры 1920-х… хотя бы потому, что из-за несолидного возраста никакой памятник этой эпохи в России не может быть поставлен пока на государственную охрану, даже если ценность его для всех очевидна, а это значит: для его уничтожения требуется всего лишь определённая предприимчивость. Впрочем, данному объекту, как кажется, ничто не угрожает: здание находится в приличном состоянии и, что важнее, используется по первоначальному назначению. И так будет до тех пор, пока не созреет оно для ГИОП. Надеюсь.
Но вот другое отличие совмода от памятников конструктивизма — отсутствие больших имён, что для XX века («эпохи мастеров», как охарактеризовал её выдающийся историк Рейнер Бэнем) довольно странно. Если в наследии 1920-х имеет место своего рода вынужденная анонимность (когда сведения не лежат на поверхности, а заниматься изысканиями некому), то здесь всё вроде бы проще — живы архитекторы и иные свидетели, однако что мы можем сказать об авторах таких незаурядных зданий, как это? Борис Устинов уж много лет успешно преподаёт и проектирует в основном элитные жилые дома, на фоне коих это раннее творение кажется почти случайным, без продолжения. Ну а в отсутствие мифологизированной личности памятник архитектуры защищать совсем не просто; никто не посмеет снести, к примеру, водонапорную башню «Красного гвоздильщика», ибо за ней — известный миру, великий и ужасный Яков Чернихов. Что уж говорить о «Красном знамени» Эриха Мендельсона! Наши зодчие 1970-х — фигуры не столь яркие, скромно трудились они на благо города и страны, ни на что большее, например на всемирное признание, не претендуя. Иногда получалось воплотить дерзкие фантазии, иногда — нет.
Это важно. При всё большем интересе к архитектуре времён заката Советского Союза странно было бы не видеть её темной стороны, а именно: сколь редки и случайны такие памятники на фоне массовой застройки, сколь остро контрастируют с типовым жильем, и сколь обречённо ему противостоят — обречённо, ибо слишком их мало, чтобы поменять унылую картину тогдашних новостроек. Вот и это здание выгодно отличается от рядовой застройки бывшего Лесного корпуса, состоящей из однообразных хрущёвских домов. Есть поклонники и у такой среды, выигрывающей, не поспоришь, в сравнении с нынешним стилем жадности — утопающие в зелени неброские пятиэтажки против окраинных пустырей, щедро утыканных безразмерными корпусами; разница огромна! Но пытаться сгладить противоречия означает ничего в той культурно-политической ситуации — разумеется, подготовившей эту — не понять.
Дворец бракосочетания Выборгского района. pastvu.com, личный архив p_k
Это мой район, моя малая родина. Здесь эффектные послевоенные сталинки, вдоль проспекта Энгельса к примеру, открыли для меня ордерное зодчество, они и по прошествии многих лет не кажутся безвкусными или фальшивыми, а вот памятники последних советских лет хорошо ложились на примеры нездешних новаций из книги, что была почти в каждой интеллигентной семье. Речь о каталоге выставки «Архитектура США», на которую в начале 1970-х годов выстраивались огромные очереди; те же, кто не попал, могли хотя бы с помощью цветных картинок из этой книжки разглядеть кусочки параллельного мира, представавшего в столь выгодном свете: казалось, вся территория Штатов застроена одними шедеврами, уж там-то точно нет нашего убожества. Как бы не так…
Беда, однако, не в подобных понятных иллюзиях, а в общей зависимости позднего советского строительства от зарубежных проектов. Говорил же один преподаватель СПбГАСУ студентам (в 1990-х, но мог и в 1970-х): зарубежные архитектурные журналы — вот ваш учебник. Это означало: рабское следование чужим примерам. Не так в 1920-х. Равноправное соревнование сменилось гордым презрением накануне и сразу после войны; с 1954 же года, то есть задолго до начала перестройки, — полная капитуляция. Дабы наверстать упущенное, следует подражать и копировать: так решили и на самом верху, и в архитекторском цеху. Оттого постоянное мучительное переживание дежавю: всё это было где-то, причём, как правило, лет на 10 раньше. Не всегда. Но так часто!
В начале 1980-х я этого ещё не знал и просто восхищался словно сошедшим со страниц того самого каталога памятником, необычным, сложным, новаторским… так мне, по крайней мере, казалось. Особенно нравился малый вход с (райтовским) козырьком, тут можно было отыскать такую точку, что остального здания не было видно, и тогда оставшееся превращалось в подобие частного дома, то есть примера того, о чём в Советском Союзе не приходилось и мечтать. Жильё для всех — сколько угодно, для избранных — никогда! Исключения, вроде Домов приёмов на Каменном острове (стыдливо спрятанных за заборами), не в счёт. Нашим архитекторам, понятное дело, хотелось попробовать возвести свою виллу «Фарнсуорт» или «Савой», но даже высшее руководство страны не готово было выступить в роли заказчика.
Другой раздел американской выставки, заставлявший местных профессионалов, что называется, локти кусать, — это, конечно же, новые храмы, возможные, скажем, в братской Польше, но только не здесь. Впрочем, власти словно пошли архитекторам навстречу, сочтя необходимым некий эрзац церковного зодчества. Речь не об одиноком и давным-давно построенном Мавзолее и даже не о Дворцах культуры или киноконцертных комплексах. Советской религии, так и не оформившейся до конца, нужны были собственные ритуалы, отсюда, к примеру, пропаганда кремации. Конечно, начало своё она берёт ещё в послереволюционные годы, однако ведь не случайно крематорий как монументальный архитектурный комплекс появился в нашем городе лишь в 1980-х. Не только печальные, но и радостные события привычно отмечать в эффектных интерьерах. По мнению советских идеологов, следовало отвлечь людей от посещения церкви, куда, согласимся, многие идут венчаться, прежде всего, чтобы было яркое, запоминающееся событие; и вот, под конец советской эпохи в моду входят не просто ЗАГСы, но именно Дворцы бракосочетания, лучше бы сказать — соборы. Вспоминается, в первую очередь, вычурное здание на высоком берегу Куры в Тбилиси, снабжённое даже колокольней. Но и в нашем скромном случае церковные мотивы трудно отрицать. Дворец на Институтском, впрочем, ближе к католической традиции: протяжённый зал с верхним светом… почти базилика, ещё и с башней, будто над алтарём!
При этом здание асимметрично. С упомянутым подъездом, расположенным с юго-восточного края, перекликается административный корпус на противоположной стороне: эта не слишком выразительная пристройка совершенно не случайно поставлена под углом в 120 градусов к основной части дворца — в своём уходе от ортогональности и обращении к мотиву шестиугольника Устинов следует всё той же, восходящей к Фрэнку Ллойду Райту традиции. Америка… а как иначе?
Прошли годы, и я, признаться, не часто проверял, как поживает этот, некогда столь любимый мной памятник. Видел только, что огородили его зачем-то решёткой, не самой изящной, у входа поставили лебедей — вполне ожидаемый в таком месте китч: согласимся, могло быть и хуже… И вдруг, удосужившись сравнительно недавно подойти поближе — как когда-то: дворец преобразился радикально, он словно покрылся коростой… Всё просто — его одели в сайдинг! Вот она, ещё одна жертва бюджетного ремонта, когда при сохранении силуэта облик здания меняется решительным образом, хотя подмену можно и не обнаружить, если не останавливаться, не вглядываться, не обращать внимания на такую-то мелочь. Единственная надежда, что эту дешёвую облицовку можно легко удалить потом, когда явятся сюда реставраторы — ценители и хранители архитектуры совмода — и вновь проступит подлинный слой той светло-серой облицовки, названия которой я, к стыду своему, не знаю.
Текст: Иван Саблин
Заглавная иллюстрация: Дворец бракосочетания Выборгского района, pastvu.com, личный архив KVKVK
